Война миров
грозила либо голодная, либо еще более ужасная смерть, - мы даже затевали
драку из-за того, кому смотреть первому. Мы бежали на кухню, сгорая от
нетерпения и боясь произвести малейший шум, отчаянно толкались и лягались,
находясь на волосок от гибели.
Мы были совершенно разными людьми по характеру, по манере мыслить и
действовать; опасность и заключение еще резче выявили это различие. Уже в
Голлифорде меня возмещали беспомощность и напыщенная ограниченность
священника. Его бесконечные невнятные монологи мешали мне сосредоточиться,
обдумать создавшееся положение и доводили меня, и без того крайне
возбужденного, чуть не до припадка. У него было не больше выдержки, чем у
глупенькой женщины. Он готов был плакать по целым часам, и я уверен, что
он, как ребенок, воображал, что слезы помогут ему. Даже в темноте он
ежеминутно докучал своей назойливостью. Кроме того, он ел больше меня, и я
тщетно напоминал ему, что нам ради нашего спасения необходимо оставаться
дома до тех пор, пока марсиане не кончат работу и яме, и что поэтому надо
экономить еду. Он ел и пил сразу помногу после больших перерывов. Спал
мало.
Дни шли за днями; его крайняя беспечность и безрассудность ухудшали
наше и без того отчаянное положение и увеличивали опасность, так что я
волей-неволей должен был прибегнуть к угрозам, даже к побоям. Это
образумило его, но ненадолго. Он принадлежал к числу тех слабых, вялых,
лишенных самолюбия, трусливых и в то же время хитрых созданий, которые не
решаются смотреть прямо в глаза ни богу, ни людям, ни даже самим себе.
Мне неприятно вспоминать и писать об этом, но я обязан рассказывать
все. Те, кому удалось избежать томных и страшных сторон жизни, на
задумываясь, осудят мою жестокость, мою вспышку ярости в последнем акте
нашей драмы; они отлично знают, что хорошо и что дурно, но, полагаю, не
ведают, до чего муки могут довести человека. Однако те, которые сами
прошли сквозь мрак до самых низин примитивной жизни, поймут меня и будут
снисходительны.
И вот, пока мы с священником в тишине и мраке пререкались вполголоса,
вырывали друг у друга еду и питье, толкались и дрались, в яме снаружи под
беспощадным июньским солнцем марсиане налаживали свою непонятную для нас
жизнь. Я вернусь к рассказу о том, что я видел. После долгого перерыва я
наконец решился подползти к щели и увидел, что появились еще три боевых
треножника, которые притащили какие-то новые приспособления, расставленные
теперь в стройном порядке вокруг цилиндра. Вторая многорукая машина,
теперь законченная, обслуживала новый механизм, принесенный боевым
треножником. Корпус этого нового аппарата по форме походил на молочный
бидон с грушевидной вращающейся воронкой наверху, из которой сыпался в
подставленный снизу круглый котел белый порошок.
Вращение производило одно из щупалец многорукой машины. Две
лопатообразные руки копали глину и бросали ее в грушевидный приемник, в то
время как третья рука периодически открывала дверцу и удаляла из средней
части прибора обгоревший шлак. Четвертое стальное щупальце направляло
порошок из котла по колончатой трубке в какой-то новый приемник, скрытый
от меня кучей голубоватой пыли. Из этого невидимого приемника поднималась
вверх струйка зеленого дыма. Многорукая машина с негромким музыкальным
звоном вдруг вытянула, как подзорную трубу, щупальце, казавшееся минуту
назад тупым отростком, и закинула его за кучу глины. Через секунду
щупальце подняло вверх полосу белого алюминия, еще не остывшего и ярко
Страници книги
1|
2|
3|
4|
5|
6|
7|
8|
9|
10|
11|
12|
13|
14|
15|
16|
17|
18|
19|
20|
21|
22|
23|
24|
25|
26|
27|
28|
29|
30|
31|
32|
33|
34|
35|
36|
37|
38|
39|
40|
41|
42|
43|
44|
45|
46|
47|
48|
49|
50|
51|
52|
53|
54|
55|
56|
57|
58|
59|
60|
61|
62|
63|
64|
65|
66|
67|
68|
69|
70|
71|
72|
73|
74|
75|
76|
77|
78|
79|
80|
81|
82|
83|
84|
85|
86|
87|
88|
89|
90|
91
